Курам на смех. В самом буквальном смысле. Именно в таком духе прошла попытка его величества обнаружить яд в вине. Злосчастная птица умирать в муках не собиралась.Напротив она проявляла завидное упорства в своем стремлении оставить при себе не только жизнь, но и свободу. Стремление подобное заслуживало уважения. Однако, ни капли света на случившееся не проливало.
Убедившись, что жертвенная курица, облагодетельствованная рукой самого короля, подыхать ни от яда, ни от гордости за оказанную ей честь не собирается, Дэйрон утратил к ней всякий интерес. Мальчишка-поваренок державший ее, так и остался стоять, не зная куда деваться ему со своей пернатой ношей и опасался повторить судьбу виночерпия, которого уволокли незнамо куда. То есть знамо, конечно. В казематы, в пыточную. И увидеть приятеля живым он уже больше не надеялся. По тому решил не испытывать судьбу и просто ждать.
От короткой беседы с племянницей, которую Дэйрон пока она не удалилась вместе с лекарями и пострадавшим жрецом, намеревался расспросить, его отвлекла подошедшая служанка.
Дэйрон помнил ее среди слуг, приехавших вместе со своими господами из Офира. Совсем еще молоденькая девица, та робела, боясь поднять взгляд на короля.
-Не бойся, - мягко поощрил ее к дальнейшему рассказу Дэйрон, -ты все делаешь верно. - то с какой опаской служанка стрельнула взглядом в сторону, не укрылось от внимания короля. Он сделал шаг, закрывая ее от взоров, что так пугали девицу. - Помни, ты оказываешь услугу по меньшей мере двум королевствам. Сейчас важны любы мелочи. - бесконечное терпение в голосе короля. Далеко не всегда допросы ведутся давлением и угрозами. Иной подход за частую куда эффективней.
Слова служанки заставили короля повернуться к брейвайнскому столу. Искомой дамы, разумеется, там не обнаружилось. Большенство дам вообще постарались спешно покинуть пиршественную залу под разными, но неизменно благовидными предлогами. За то стойку поспешил сделать сэр Фицжеральд. И слова его заставили короля вновь окинуть взглядом стол западных соседей. Кто знает, быть может истеричные вопли Луи, ставшие  уже почти привычным аккопанементом, были не столь беспочвенны, как могло показаться.
Кто-то назвал бы это совпадением, кто-то проведением или волей Единого, Дэйрон же предпочитал называть вещи своими именами. Любопытство. И лишь потом все остальное. Выгоду можно извлечь из всего. Даже пресловутой курицы. Коли не отравлена, сгодится в бульон.
-Занятно, -король посмотрел на гвардейца, - когда сэр Гаррет упоминал об этом?
Сомнений в словах служанки не было и быть не могло. Девица едва ли не дрожала и столь явно пересиливала смущение и страх, пополам с раболепным благоговением, что солгать не сумела бы даже завись от этого ее жизнь.
- Как тебя зовут, милая? - мягко спросил король, чем, казалось, окончательно сбил служанку с толку. Та залилась густой краской и опустила голову еще ниже.
- Аника. - едва слышно пролепетала она. Дэйрон улыбнулся взял девушку за руку, подвел к пустующей лавке, все с той же неумолимой мягкостью заставил опуститься на нее.
- В-ваше Величество, я… я… - попыталась было возразить что-то она, даже забывшись на мгновение и подняв глаза на короля. Но тут же ужаснулась собственной дерзости и вновь замолчала.
- Ты умница Аника. Ничего не бойся. Если кто-то угрожал тебе, или будет угрожать, я позабочусь о твоей защите. Веришь мне?
Девушка часто-часто заморгала, сперва замотав головой потом, закивав.
-Нет, то есть, да Ваше Величество. Конечно, верю. Но, мне никто не угрожал, просто…
- Хорошо. Тогда сможешь описать ту леди, что ты видела?
- Да. - она задумалась на мгновение, потом робко посмотрела на короля. - Красивая. -сжалась, поняв, что сказала не совсем то, о чем спрашивали. - Просите. Я… Волосы у леди были приметные. Медовые, будто солнцем тронутые. Росту невысокого, платье красивое было на ней, бирюзовое, улыбалась все время.
Этого было вполне достаточно, что бы узнать в неизвестной брейвайнской леди герцогиню Колиньяр. Дэйрон не имел чести быть лично знаком с фрейлиной Ее Величества. Тем не менее, всякий мужчина имевший глаза, едва ли мог ее не заметить и не запомнить.
- Спасибо, Анника. Ты очень помогла. - Дэйрон послал служаночке еще одну улыбку и сняв с пальца перстень вложил в ладошку девушки. - А это за смелость и наблюдательность.
Курица о которой все успели позабыть, тем временем встрепенулась и приложив усилие по-истине титаническое вырвалась из рук своего стража, вспорхнув прямиком на королевский стол. Приземлилась она прямиков в тарелку Ее Величества Марго и с сего благородного пьедестала заголосила на весь зал.
Дэйрон предпочел увидеть в этом знамение судьбы. Наблюдать за гонками за одуревшей птицей и тем паче принимать в них участие, у него не было никакого желания.
- Что ж, сэр Фицжеральд, пойдемте навестим даму. Если только Вы не горите желанием поучаствовать в охоте - хотелось бы Дэйрону знать, когда именно герцогиня покинула зал. Случилось это до падения жреца или уже после. - Сэр Фицжеральд, Вы случайно не обратили внимание, когда леди изволила покинуть благородное общество?

От заботливого внимания короля служанка покраснела так, что, казалось, вот-вот расплавится, будто золото на сильном огне, и растечется по полу. Наверняка воспоминания об этом разговоре останутся с девицей до конца ее жизни, какой бы длинной она не была. Причем, воспоминания весьма приятные.
Зато при виде ее красноты сомневаться в правдивости ее слов не приходилось - вряд ли при таком волнении она смогла бы соврать что-то вразумительное, даже если бы захотела. И последнее было лишь к лучшему.
Короткое, но красочное описание не оставило сомнений, что виденная служанкой брейвайнская дворянка – действительно герцогиня Колиньяр. И пускай Ральф видел ту совсем недолго, да еще и будучи не совсем трезвым – столь красивую женщину трудно было не запомнить.
Король, судя по всему, тоже обладал хорошей памятью на женщин. И был настроен поговорить с герцогиней лично.
Проследив курицу, успевшую от чудодейственного солинского напитка обрести способность к полетам, пусть и на небольшие высоты, Фитцджеральд мотнул головой и пошутил, отвечая на вопрос об охоте:
- Не в этот раз, ваше величество. Я предпочитаю добычу покрупнее и поблагороднее.
А затем, последовав за королем к выходу, добавил, возвращаясь и к другим вопросам, обращенным к нему.
- Увы, не обратил, ваше величество, - произнес он. – Но поскольку сэр Гаррет упомянул о даме сразу перед тем, как последовать за охранником солинской королевы, предположу, что увидел он ее в тот же момент. Иначе доложил бы об этом раньше и лично вам.
А это значило, что герцогиня покинула залу уже после случившегося со жрецом. Впрочем, ее возможную причастность к случившемуся это не подтверждало. И не опровергало.
Разыскать нужную комнату в западном крыле удалось с помощью какой-то местной служанки, пойманной по пути. Поглядывая на гвардейца и короля взглядом, в котором страх смешивался с любопытством, та провела их до самой двери, и поспешно ретировалась, стоило Фитцджеральду постучать в эту самую дверь, бесшумной мышью теряясь в лабиринте местных коридоров.
Ральф был готов к тому, что дверь им тоже откроет кто-нибудь из слуг, чью многочисленность и вездесущность он заметил только сейчас. Но возникшая на пороге сама герцогиня заставила его поспешно склонить голову в приветственном поклоне.
- Доброй ночи, миледи.
Если, конечно, ее можно было назвать доброй, учитывая их с его величеством незваный визит.
Признаться, обвинять женщину или хотя бы подозревать ее в чем-то более серьезном, чем танец с кем-то из его старших братьев, Фитцджеральду в его жизни еще не приходилось, а потому новая роль вызывала у него противоречивые чувства от желания узнать правду любой ценой до неловкости.
И последнее лишь усилилось, стоило переступить порог комнаты.
- Простите за вторжение, - произнес дежурную фразу гвардеец, пытаясь за ней скрыть свои чувства, и чуть замешкался, задумавшись, что ответить на вопрос о судьбе курице.
С одной стороны, ни врать, ни, тем более, запугивать женщину, ему не хотелось. С другой стороны, немного драматизма в отношении птицы, пусть и не совсем правдивого, могло повлиять на разговорчивость самой герцогини, если, конечно, той было о чем говорить.
А потому ответил гвардеец весьма обтекаемо.
– Увы, ее здоровье не так хорошо, как хотелось бы, - и частично это могло быть правдой - кто знает, может, курице уже вообще открутили голову за неподобающие скачки по королевским столам. - Собственно этим и вызван столь поздний визит его величества… 
Ответил и поймал себя на мысли, что большинство его товарищей, ответили бы куда более прямо. А еще лучше промолчали бы, предоставив возможность говорить самому королю, а не за него, как герольд на турнире.
Последнее заставило поспешно вспомнить, что он больше не герцогский сын, пусть и девятый в списке претендентов на отцовский титул, и также поспешно захлопнуть рот, склонить голову перед королем в знак приносимого извинения за собственную болтливость и отступить назад.

Ситуация, как настоящая женщина, проясняться отказывалась, предпочитая становиться все более непонятной. Авелин, пряча настороженную обескураженность за вежливой улыбкой, отработанной до идеала в стенах королевского дворца, лишь кивнула на извинения, улыбнувшись еще шире, надеясь, что это не выглядит натянуто.
По крайней мере, ее утешало то, что офирскому гвардейцу от всего этого было почти так же неловко, как и ей. Может даже больше. В отличии от его короля. Тот выглядел так, будто для него вот так заявляться на ночь глядя к дамам с кувшинам вина - ежедневная рутина. Впрочем, вполне возможно, что так оно и было. Авелин  имея счастье лицезреть Его Величество Луи каждый день, уже как-то даже забыла, что короли могут быть какими-то другими. Блуа представить в подобной ситуации было...мягко говоря, сложно. Даже почти комично.
Герцогиня внимательно посмотрела на гвардейца, то ли желая смутить, то ли все таки понять, что от нее все-таки хотят. Получалось не слишком хорошо.
— Мне, несомненно, очень жаль бедную птичку, но, признаться, я не совсем понимаю, что привело вас конкретно ко мне, — вскинув брови, почти извиняющемся тоном ответила Форетньяк, с все так же внимательно наблюдая за офирцем, — Если только вы, конечно, не желаете сделать мне предложение, заявившись в столь поздний час и поставив меня в такое неловкое положение? — уже со смехом добила женщина. В Брейвайне защищаться было принято в первую очередь шутками, особенно в ситуациях таких туманных, как сейчас. И хотя Авелин не понимала, к чему ведут господа, ощущение, которое вызывал протокольный тон гвардейца, вопило, что ничего хорошего такой визит вызвать не могло.
Курицу ей, разумеется, действительно было жалко, она вообще не понимала, к чему мучить несчастное животное, когда вокруг так много других жрецов, которых можно было бы использовать для более точного результата. Связать птицу с собой получалось так же плохо, как сдержать смешок, когда офирский король произносил восхитительное словосочетание "здоровье курицы". Его губы губы шевелились очень правдоподобно, но разум все равно отказывался принять сказанное, и все же Фортеньяк запомнила каждое слово — когда еще ей удастся побеседовать о самочувствие пернатых с королем.
Авелин опустила взгляд на графин, удивляясь, как она не заметила его раньше, особенно учитывая, что речь все-таки шла о вине, хоть и Солинском. Видимо, сегодняшний вечер вообще был создан для того, чтобы она удивлялась.
—Его Величество очень добры, раз его волнует судьба птицы, и к тому же обладает прекрасным вкусом, —аккуратно ставя кубки рядом с графином заметила герцогиня, хотя очень хотелось сказать, что сравниться с vin de glace, изготовляемом в Коньяне ,местное все равно не сможет, — В отличии от вашей, как вы выразились, «дегустаторши».
Пить с кем-либо из незнакомого сосуда через четверть часа после того, как произошло отравление было не то, чтобы странным, скорее забавным. Авелин снова перевела взгляд на гвардейца.
— Ну раз сэр Фицджеральд полагает, было бы грустно его разочаровывать. Что ж, исходя из всего произошедшего, будет разумно предположить, что курица умрет. И, боюсь, это будет на вашей совести

Куриный фарс и не думал заканчиваться. Скорей набирал обороты все больше напоминая буффонаду в духе мистерий commedia dell’arte.
- Мадам, ваша доброта может соперничать лишь с вашей красотой. - улыбнулся Дэйрон в ответ на сочувствие герцогине к бедной птичке, которую всем было жалко. Особенно солинцам, для которых та стала непригодной в бульон.
Доблестный сэр Фитцджеральд выполнял свой долг столь рьяно, что принял удар на себя даже на поле брани исключительно совестном, поведав герцогине о нелегкой доле хранителей короны. Дэйрон не сдержал ухмылки:
- Вот по этому мои мудрые предки и запретили гвардейцам вступать в браки. - насмешливо заметил он.  - Дабы, они не составляли конкуренции королям. - Дэйрон принял из рук добровольного виночерпия кубок с вином, благодарно кивнув тому. Пригубил напиток. Что ж Spätburgunder или, как называли его в брейвайне Pinot noir, был весьма недурен. С таким, и правда, не грех заявиться к даме на ночь глядя. 
От внимания короля не укрылось то, что себя самого вином рыцарь обделил. Это было отнюдь не странно, однако не этим вечером.
-Сэр Фитцджеральд, неужели происшествие на пиру столь сильно впечатлило вас, что вы опасаясь повторить судьбу курицы, отказываете себе в отличнейшем вине? - усмехнулся король. - На сколько я помню, присяга гвардейца не запрещает вам пить. Поверьте, хоть вино и солинское, но северянам есть, чем вас удивить. - король сам наполнил еще один кубок, протянув его гвардейцу.
Тот же в свою очередь не теряя времени, проявлял всякое служебное рвение, приступив к допросу с пристрастием.
- Думаю сэр Фитцджеральд несколько сгущает краски. - отсалютовал даме кубком Дэйрон, делая новый глоток вина. - Но прежде чем мы продолжим, я хотел бы обелить свое имя в ваших глазах, дабы миледи не считала меня бездушным палачом, обрекшим на мучительную смерть несчастную курицу. [/b]- тон Дэйрона оставался светским, лишь на дне глаз плескался смех, - Позвольте напомнить, миледи, что наша общая пернатая знакомая была эскортирована из кухни, где ей был уготована незавидная судьба. Быть может уже следующим полуднем вам подали бы ее к обеду.
Дэйрон оставил кубок на высоком резном столике и повернулся к герцогине, прямо глядя на нее. Из тона его пропал всякий флёр иронии.
- А теперь к делу. Прежде всего: я не считаю, что в кубке был яд. В противном случае птица чувствовала бы себя не лучше жреца. А она, в отличии от Бьерна, вполне бодра. Более того, я считаю что рог предназначался отнюдь не жрецу. - он сделал паузу, но взгляда не отвел. - Однако, как заметил сэр Фитцджеральд, имеются свидетели того, что в вино все же было добавлено нечто. Остается лишь выяснить что.

Как казалось Фитцджеральду, разговор все больше начинал походить на светскую беседу с любезничаниями и скрытыми намеками, и все больше отдаляться от цели их с королем визита. И это заставляло слегка нервничать.
Нет, конечно, в самой подобной беседе, да еще в столь позднее время и в дамских покоях, не было ничего неприятного. Напротив, окажись здесь гвардеец один и при других обстоятельствах, он бы даже рискнул не ограничиться одними лишь любезностями и зайти гораздо дальше. Вот только присутствие третьего - короля мешало этой возможности и заставляло чувствовать себя лишним.
- В вопросах женского счастья, миледи, я положусь на ваш опыт и ваше мнение, - пошутил Ральф, не вкладывая в свои слова никаких особых намеков. Просто кому, как не женщине знать, что ей нужно в жизни, чтобы быть счастливой.
И с некоторой растерянностью воззрился на протянутый ему королем кубок. Не потому что пить с его величеством было за гранью его понимания, а и потому что королевские слова, сопровождавшие поданный бокал, походили на издевку и завуалированное обвинение в трусости.
- Скорее, я не хотел изводить столь прекрасный напиток на свою скромную персону, - криво усмехнулся гвардеец, принимая кубок. - Благодарю вас, ваше величество.
И залпом выпил его содержимое. Не из желания доказать отсутствие страха – чтобы заглушить досаду, вызванную королевскими словами. Потому что по-другому заглушить ее не представлялось возможным. Не обвинишь же короля в нанесенном тебе оскорблении.
А король, тем временем и к затаенной радости Фитцджеральда, перешел к делу, подводя гвардейский намеки к вполне сформулированному вопросу.
К вопросу этому герцогиня отнеслась с поразительным для женщины хладнокровием, так что Ральф не мог мысленно не восхититься ее спокойствию. Никаких оправданий. Лишь голос звучащий так, словно женщина собиралась вызвать их с королем на поединок, причем обоих одновременно.
И усмехнувшись, гвардеец поспешил ответить, предупреждая подобный вызов:
- Нет, миледи, мы не обвиняем вас, - произнес он. – И мы не утверждаем, что вы хотели кого-то отравить…
Вот только и отрицать этого они не могли.
- Мы лишь хотим прояснить некоторые обстоятельства, которые могут оказаться важными в связи со случившимся на пиру. А именно, кому предназначалось вино, в который вы подсыпали порошок? И что это был за порошок…
Взгляд скользнул по рукавам платья, в поисках следов, о которых говорил Гаррет. Спереди они не были заметны, но, возможно, были заметны сзади. Если, конечно, дама не успела сменить наряд или даже вычистить его. Впрочем, в любом случае следовало рискнуть.
- Тот самый, следы которого остались на рукаве вашего платья? Вы ведь не откажетесь показать нам тыльную сторону рукавов, миледи?
Вопрос звучал как скромная просьба, но вряд ли являлся таким на самом деле. Если гвардейцу и требовалось согласие, чтобы осмотреть дамский наряд, то король мог действовать и без него, так что вряд ли у герцогини был особый выбор.

Авелин оскорбленно вздернула подбородок и сложила руки на груди. Какое нахальство! Заявляться к ночи, раскидываться обвинениями, еще и платье требовать. Очень хотелось спросить не показать ли господам еще что-то.
— Все же, несмотря на все, сказанное ранее, вы, видимо, все же хотите пригласить меня на променад до ближайшей церквушки. Иначе объяснить ваше поведение у меня просто не получается, - герцогиня картинно развела руками, — Не знаю, как это принято в Офире, но в Брейвайне не обязательно для этого ставить даму в двусмысленное положение.
Самым досадным в этой ситуации было, пожалуй, наличие целого аж короля. Заявись гвардеец один, ну или даже с сослуживцем, разговор бы не зашёл даже так далеко, как сейчас. Можно было бы даже и вовсе не пустить их в комнату. Жаль, с королями такие вещи не работали.
Авелин огорчённо цокнула языком, подытоживая свои грустные мысли, и с грохотом откинула крышку сундука, ударившуюся об изножье кровати.
Она, конечно, понимала о каком порошке идёт речь, помнила как доставала его на пиру, и так же помнила как отряхивала рукав. И могла только пожелать удачи офирцу с поисками его следов на платье.
— Можете оставить его себе, это определённо ваш цвет. — милостиво разрешила герцогиня, швыряя платьем в гвардейца и надеясь, что тот хотя бы ради приличия поцарапает нос об один из камней отделки.
В этом порошке вообще не было никакой тайны, и она могла без утайки рассказать все и сразу, но почему-то проявлять содействие оскорбленной Фортеньяк совсем не хотелось. Герцогиня вернулась к оставленному на столике кубку и невозмутимо достала из выреза платья маленькую плоскую серебряную коробочку.
— Понятия не имею, о каком порошке идёт речь, — невинно качнула головой Авелин, так же спокойно кидая щепотку в свой кубок и делая большой глоток. Вообще-то она собиралась сделать это после окончания этого странного визита, но раз уж все так пошло....
— Скажите, а в Офире, король часто лично занимается такими вещами? Или вас тоже уже утомила эта унылая северная страна? — вежливо поинтересовалась Фортеньяк, откладывая коробочку на стол, — Здесь совершено нечем заняться, правда? Неудивительно, что люди начинают травить друг друга.

Казалось, что дама в ярости. Оказалось, что не казалось. «Храни Единый от амидских ятаганов, лжецов, ростовщиков и гнева женщин.» - пришли на ум слова старой солдатской молитвы. Вероятно, крайне не благородно было наслаждаться зрелищем, когда вся тяжесть праведного гнева прекрасной герцогини обрушивалась на сэра Фитцджеральда. Глупо было бы не признавать, что ровно половина его предназначалась королю. Однако, несчастная судьба гвардейца вынудила его принять удар на себя и сейчас. И, пожалуй, будь Дэйрон фаталистом, противиться судьбе он бы не стал. Быть может, даже благословил бы союз герцогини и безземельного рыцаря, на коем дама настаивала уже не в первый раз. Ах, какой бы вышел мезальянс. Пожалуй, дворы обоих королевств имели бы живейший повод для упражнений в острословии не менее пары недель. Но, увы, для сэра Фитцджеральда фаталистом король не был и не мог остаться в стороне, наблюдая за избиением собственного гвардейца. Сейчас больше похожего на большого, на до крайности растерянного ребенка.
Дэйрон бросил взгляд сперва на улику обнаруженную гвардейцем, после на миниатюрную серебряную шкатулку. В сущности все оказалось ровно тем, о чем и думал его величество с самого начала. И все же Дэйрон не смог сдержать смех, глядя на оскорбленную даму.
- Мне крайне жаль, миледи, - король бросил взгляд на ту самую коробочку преткновения, - что наш визит вызывал у вас мигрень. Примите мои искренние извинения. - он склонил голову, впрочем, совсем прогнать улыбку с лица оказалось выше сил его величества.
- Сэр Фитцджеральд прошу вас, верните даме платье. - Дэйрон был не тем королем, что оставлял своих  подданных в беде. Даже столь восхитительной, как платье прекрасной дамы. -  Увы, миледи, но боюсь, я не готов пойти на столь радикальную смену амуниции своей гвардии. Сколь устрашающе бы это не выглядело. - он усмехнулся, - К тому же признаем, что без чулок и корсажа наряд будет не полон.
Игра в поддавки была определенно не для этой женщины. Брейвайнка до мозга костей. Отличающаяся той самой обезоруживающей непосредственностью, что срабатывала лучше любых интриг. Впрочем, последние несомненно были в крови у любого уроженца западного королевства.
- Миледи, от чего же вы не рассматриваете возможность тог, что вся авантюра с отравлением жреца была подстроена не из скуки, а лишь за тем, что бы иметь удовольствие беседовать с вами сейчас?

<url=http://tartaruss.f-rpg.ru/viewtopic.php?id=9#p17>личное звание</url>
Надо было признать, что во время утомительного возвращения из Гиберии пыл слегка поугас. Три дня, которые могли бы показаться пустяком, на деле превратились в бесконечную укачивающую тряску. И это после семи дней послушного таскания по пятам за царственно вышагивающей Авророй. И не то, чтобы сам по себе визит в Гиберию был плохим, или ярмарка казалась скучной, вот только Луиза бы предпочла провести это время в приготовлениях к своему собственному празднику.
С каждым новым днем по возвращению домой в душе все больше пробуждалось странное, почти забытое детское предвкушение праздника. Рвущиеся наружу нетерпение, казалось, при желании можно было ощутить рукой. И, должно быть, именно оно было повинно в том, что обычно незаметно пролетавшее в столице время, теперь раздражающе плелось медленной старухой.
Пытаясь отвлечься от ожидания, Луиза с невообразимым энтузиазмом хваталась за любую мелочь, погружая себя в ворох приятных забот и приготовлений, которыми должны были заниматься совсем другие люди. Отчасти это работало, и все же до конца забыться так и не получилось. Четвертое число она была готова нарисовать красной краской на каждой стене, стуле и, возможно, портьере, чем наверняка бы очень расстроила королеву.
Во всем этом было нечто удивительное. Луиза ни в один из предыдущих годов так не старалась над праздником, и она с трудом могла разобраться в причинах такой одержимости. Наверно, ей очень хотелось, чтобы праздник этого последнего года Офелии рядом с ними не просто запомнился всем, но ещё и был идеален. Представлять, что теперь младшая сестра все своё время, всю свою оставшуюся жизнь проведёт в чужой стране, дворе и среди совершенно чужих людей - было тяжело и грустно. И если бы хоть кто-нибудь спросил Луизу, она бы заявила, что ни в какую Гиберию она Офелию не отдаст. Но этим ценным мнением как обычно никто не интересовался, и принцессе оставалось только многозначительно поджимать губы, когда разговор заходил о предстоящей свадьбе. Она должна бы радоваться за сестру, она это понимала, но заставить себя так и не смогла.
Утро четвертого апреля встретило Луизу лило-серым небом, обещающим отнюдь не теплый весенний дождик. Весь день и в самом моросило, и заранее не определившейся принцессе почти половину дня пришлось примеривать то одно, то другое платье под аккомпанемент любопытно стучащих в стекло капель, и проклюнувшаяся еще перед отъездом королевской семьи зелень тревожно трепыхалась под их силой. Фрейлины беспокойно поглядывали на Ее Высочество, ожидая от той по меньшей мере трагичной речи об испорченном празднике, но Луиза ничего подобного не чувствовала. Ей даже хотелось едва ли не впервые в сознательной жизни оказаться не во дворце а где-нибудь посреди леса под этим самым ливнем. Сама эта мысль ее по своем пугала, и она подумывала о том, не стоит ли вызвать королевского врача. Следующим ударом стал чуть не свалившийся со своего пьедестала многоярусный торт - произведение искусства любимого кондитера, который Луиза с прежним спокойствием приняла и пережила, как и серьезный вопрос королевы-матери о том, не приболела часом ли именинница. Но по глубокому убеждению принцессы, чтобы сегодня не происходило, все равно все будет восхитительно.
Торжественная роскошь зала не давила, скорее наоборот все выглядело на редкость гармонично. Шоколадные статуи, украшенные живыми цветами, винные фонтаны, даже разодетые придворные, от которых обычно рябило глаза - все, казалось, ей идеальным. Даже сводящие от улыбкой щеки не беспокоили, и Луиза с благодарность принимала каждое поздравление, предвкушая момент, когда сможет с чистой совесть перебрать все подарки.
Луиза завороженно уставилась на очередной представленный подарок, который "очередным" назвать было сложно. Подобного она никогда не видела, и лишь молча восхищенно продолжала вертеть букет в руках, не сразу поняв, что затянувшееся молчание становится совершенно недопустимо невежливым.
- Спасибо, это... прекрасно, - ни капли не лукавя пролепетала девушка, борясь с желанием прямо сейчас не начать разбирать подарок на части. Луиза наконец оторвалась от подарок, с жалостью передавая его фрейлине, которой отдавать его вообще-то совершенно не хотела, - Разумеется. - она с улыбкой подала руку, уже позабыв, что именно сегодня танцевать не собиралась, считая это слишком большим поощрением для кого-либо, - Признаться, мне кажется, снимать с цветом украшения будет кощунством, придется оставить его как есть, - беседовать во-время танца Луиза не слишком любила, уж больно много глупостей обычно приходилось выслушивать, но Теодор Буффон все-таки был другом Эдварда, и пускай ни один из них никогда особенно не приглашал ни одну принцессу участвовать в их развлечениях (спасибо Создателю), Луиза успела привыкнуть к ему как к неотьемлимой части королевского дворца, к тому же он был один из немногих, кто знал почти о каждом шаге молодого короля,- Может быть, хотя бы вы прольете свет на то, что творилось здесь, пока нас не было?

+4
ПрофильЛСE-mailПоделитьсяРедактировать Цитировать Пожаловаться
Поделиться4-Шрифт+2019-05-13 21:39:48
Theodore Buffon
торопись захлебнуться весной
Theodore Buffon

Теодор Буффон21
• • • • • • •
Маркиз Аргиум
Если нет силы духа, сила мышц тебе не поможет.
3   698
сообщений: 26 репутация: + +19
АКТИВЕН 37 МИНУТ
Показать|скрыть награды

- Пока Вас не было, мы с Вашим братом денно и нощно усердно молились о Вашем здравии, Вашей матушки и сестрицы, - Буффон изобразил покаянный вид и даже прижал ладонь к сердцу. - Никаких праздных дел и напрасно прожитых минут. - Тео скривился краем губ, пряча улыбку, - Да Вы взгляните на короля: он стол устал и отощал от дел праведных, чего стоят одни темные круги под глазами. - Но право слово, мог ли он сказать правду? Да, Луиза, многое Вы упустили. Таких празднеств Рендоран ее не знал и вряд ли узнает.
Теодор даже тихо хмыкнул, беря ладонь Луизы и выводя именинницу в центр бального зала. Отвесив поклон, символизирующий начало танца.  Секунду спустя одна ее рука в перчатке лежала на широкой тверди его плеча, а другая оказалась надежно зажатой в его ладони. А вторая его ладонь лежала у нее на спине, располагаясь чуть-чуть ниже того места, где ей следовало быть. То же самое относилось и к расстоянию между ними. Их тела были на пару дюймов ближе друг к другу, чем у других пар в танцевальном круге.
«А почему должно быть иначе?» — подумал Тео, отмечая, как красива Луиза: сияющая, как прекрасный солнечный день. Многочисленные юбки колоколом развевались вокруг ее стройных лодыжек, приподнятые кверху локоны цвета корицы такие же трепещущие и полные жизни, как и она сама. Одно лишь пребывание с принцессой в одной комнате воспламеняло чувства Буффона, подтверждая всю глубину его влечения к ней. Но его желание может пока подождать. Вначале ему надо попрактиковаться в терпении и дожидаться благоприятного момента, когда они окажутся вдвоем.
- Не помню, Ваше Высочество, - он наклонился к ней, поти касаясь губами краешка ее очаровательного ушка, - говорил ли я Вам, как Вы прекрасны, но даже если так, то я готов повторять это тысячу раз, ежечасно. Вы прекрасны, Луиза, и эта новая весна Вам очень к лицу.
Когда этот танец закончился, и к Луизе устремились поклонники, Буффон, наплевав на правила этикета, вновь пригласил принцессу на танец. Хотя приглашение носило формальный характер, ибо Тео крепко держал девушку в своих руках и закружил в танце. Пусть все несмелые подождут. Сегодня он будет главным человеком ее праздника и ее мыслей. Тео надеялся на это.
В танце его глаза, голос, руки ненавязчиво ласкали принцессу. Улучив момент, Буффон в танце увлек Луизу к выходу из бального зала в чайную комнату, оказавшуюся пустой: только на маленьких столиках стояло угощение и прохладительные напитки, отдельно располагалось вино. Оглядевшись по сторонам, Тео взял стул и сунул его резной ножкой в ручку двери, надежно закрепив, чтобы никто не нарушил их единение.
- Выбирайте, Ваше Высочество: "Дурман любви" или "Нехитрые радости" ? - несмотря на то, что первое было названием вина, а второе - марка чая, вопрос звучал весьма двусмысленно. И Буффон жаждал услышать первое - во всех смыслах. Стараясь выглядеть непринужденно, Тео неспеша расхаживал по залу, собирая канделябры и расстанавливая их все на одном столике. Все освещение сосредоточилось в одном месте, погружая помещение в приятный полумрак. - Итак: дурман любви или нехитрые радости? - открытый вопрос, и он хотел услышать открытый ответ. Тео подошел к принцессе, беря ее руку и поглаживая большим пальцем нежную ладонь, пристально глядя в глаза девушки.